Все государственные образовательные учреждения в России пристально следят за психофизиологическим состоянием студентов — и за их политическими взглядами. Для этого администрации проводят массовые опросы учащихся, где спрашивают как о самочувствии студентов, так о том, что они думают о войне и власти. Разумеется, эти опросы не анонимны.
Результаты опросов проверяют педагоги-психологи — или другие уполномоченные сотрудники учреждений. По его результатам студента могут записать в так называемую «группу риска». Разумеется, такими студентами интересуется и ФСБ, и МВД.
О том, как устроена система мониторинга настроений студентов и как на самом деле молодежь относится к власти, «Гроза» поговорила с педагогом-психологом одного из образовательных учреждений.
— Расскажите, пожалуйста, кем вы работаете и чем занимаетесь на своей должности?
Ну, например, мы постоянно проводим тестирования [среди студентов] — как минимум четыре раза в год. В основном, одни и те же вопросы. Мы в первую очередь отслеживаем динамику [ответов]. Те, кому мы потом эти тесты отправляем, скорее всего, тоже эту динамику видят.
— Кто имеет доступ к результатам опросов?
Мы, психологи. Но это ладно — нам положено. Но пароли от наших личных кабинетов, в которых хранятся результаты тестирований, не только у нас.
Нам сказали, что мы должны показать пароли заместителям директора по воспитательной работе. То есть мы их отдаем — чтобы они тоже мониторили [как отвечают студенты].
— Что происходит по результатам этих тестирований?
Определяется «чувствительная группа» — то есть группа риска. Это определенное, так скажем, состояние студентов, которые склонны к антиобщественным действиям: употребление наркотиков, депрессия, суицидальные мотивы, у кого в семье проблемы, терроризм в том числе. Мы все это отслеживаем.
Казалось бы, эти тесты должны помогать создавать безопасную образовательную среду, но по факту мы эти тесты все-таки делаем в качестве... ну, для нас это просто отчитаться, потому что если мы не выполним план, который нам поставили, нас придет поругать прокуратура.
Педагог-психолог в образовательном учреждении [сейчас] — это не тот педагог-психолог, который сидит в кабинете и реально помогает студентам. Это, грубо говоря, стукач. Казалось бы, он должен быть ресурсом для студентов, оказывать психологическую, моральную поддержку — но в итоге он студентов просто сдает.
Нас очень много проверяют. Недавно у меня было пять проверок из ФСБ и две проверки от прокуратуры. В определенные даты к нам приходят сотрудники МВД и проверяют личные дела тех студентов, которые состоят на учете.
— А зачем они проверяют?
Хороший вопрос. Честно говоря, я не знаю, зачем.
Но, например, был случай, когда студент написал сочинение про войну — назвал там ее «преступной». К нам, естественно, приехали сотрудники полиции — стали проверять, как мы работаем с ним. Результаты тестирований этого студента тоже проверяли.
У него еще учился брат в этом учебном заведении — его данные тоже запросили. Вот настолько.
Педагог-психолог в образовательном учреждении это как козел отпущения. Студент написал это сочинение — [значит] педагог-психолог недостаточно хорошо проработал тематику патриотизма.
— А как это сочинение попало к ФСБ?
Преподаватели приносят — либо замдиректору по воспитательной работе, либо замдиректору по учебной работе. Дальше — у нас в учреждении есть контакт сотрудника ФСБ. По-разному узнаю́т.
— И студента потом заносят в «группу риска», так? Что это такое?
Нет, такого студента заносят в категорию особого внимания. В категории особого внимания страшнее оказаться, чем в группе риска. Туда попадают люди, которые, грубо говоря, отличились своими незаурядными талантами. Например, если студент попался с ОПГшниками. А для полиции ОПГ — это человек 10 или 12 сидят на одном месте.
— Или на митинг сходил?
Или на митинг, да. Или сочинение какое-то не такое написал. То есть, «выразил свою антиобщественную позицию».
— А в «группу риска» как попасть?
Ой, через тест можно. Вот, например, проверяют: «Какие детские молодежные организации ты знаешь?» или «Отметь утверждение о деятельности „Движения первых“».
Например, вот, студент, у которого даже высокого уровня агрессии нет, ответил, что ничего не знает о деятельности «Движения первых» и что ему это не интересно. Он попал в группу риска.
— Это как-то автоматически происходит?
Не совсем. Результаты теста идут сначала в столицу, там занимаются обработкой результатов, а потом присылают нам, кто в зоне риска.
— Допустим, студент попадает в «группу риска». Что дальше происходит с ним?
Мы должны поставить такого студента на внутренний учет, но, насколько я знаю, эту информацию запрашивают еще и по линиям МВД. То есть, если у меня, например, по этому конкретному студенту запросят информацию, то, соответственно, я обязана буду ее показать. У него там будет написано, что он не совсем патриот.
— И дальше, получается, МВД просто следит за этими студентами?
Да, и следят очень-очень пристально.
У нас, как у образовательного учреждения, доступ к боту ограниченный, но у сотрудников МВД он вполне полный
— Если студент «не совсем патриот», что, вы просто вызываете его и рассказываете ему про «Движение первых»?
Конечно, проводим такие вот воспитательные беседы. Но мне чаще всего студенту сказать нечего. Ну, ко мне приходит человек, который вообще не понимает, почему его пригласили, а я не могу сказать, почему я его пригласила. Получается, как сраный баян, простите за выражение. Беседа не идет: я не могу сказать, почему его пригласили; он не может понять, почему я его пригласила. Мы как психологи обязаны соблюдать «конфиденциальность» и не можем ссылаться на результаты опросов.
Еще мы должны такого студента максимально задействовать в мероприятиях. Стараемся вовлекать — но я стараюсь, чтобы было не слишком жестко, потому что если я ему кину: «на, участвуй в „Движении первых“» или «езжай, куда тебе скажут», то, ну, какое доверие будет ко мне как к педагогу-психологу? Никакого. А я, простите, в первую очередь — даже если прочитать профстандарт — должна сохранять психическое здоровье студентов, а не психическое здоровье государства.
Для меня заставить студента где-то участвовать, потому что он плохо прошел тест, — ну, это слишком.
— Вы упоминали некоторые категории: «склонен к суициду», «повышенная агрессия» и так далее. Как называется категория, если, вот, студент... «склонен не поддерживать власть», так?
Склонен к экстремизму.
— Ясно... Какие еще могут быть последствия?
Единственное, что я могу сказать: при трудоустройстве, например, на какие-нибудь режимные объекты, ну, или на госдолжности, всплывает информация.
— Что происходит со студентом, если он не проходит опросы?
В нашем образовательном учреждении мы таких студентов не трогаем. Можно не проходить. Я, наверное, из-за этого всего даже рекомендую не проходить. Нет, конечно, есть психологи, которые просто не разрешают отказаться.
Мы хоть и говорим, что психологическое тестирование — в принципе, любое психологическое вмешательство — это дело добровольное, но от нас требуют, чтобы тестирование проходило 100% студентов. 100% у меня это 1300 студентов — на одного психолога.
— Если студент как-то случайно натыкивает ответы, это как-то мониторится?
Нет, не мониторится. У меня буквально есть студент — он уже заканчивает, скоро диплом получит — вот его по результатам социально-психологического тестирования пригласили в наркологию. Просто по результатам теста. Просто человек натыкал, потому что, ну, мы просим, а они же не могут отказать.
Есть случаи — приезжали к нам медработники наркологии. Это не мы привозим студентов в организацию проводить [тесты на наркотики] — это к нам приезжают медработники с коробкой, пачкой вот этих экспресс-тестов. А у меня некоторые студенты принимают лекарства — противосудорожные, например. Я попросила их, чтобы они принесли рецепты этих лекарств, но эти рецепты проигнорировали, и, естественно, у нас вышло, ну, восемь наркоманов.
— Какие сейчас в среднем результаты по вашим студентам? Знают «Движение первых» или скорее не знают?
Честно? Больше не знают, чем знают. Хотя я говорю своим студентам: «нажимайте, пожалуйста, что знаете», потому что, ну, надо так: мы потом можем огрести.
Но в целом есть разные студенты. Есть те, кто за все, что происходит [в стране]. У меня вот выпустился курс, которые прям патриоты-патриоты — они и в армию пошли: кто-то вернулся, кто-то остался на контракт.
Все-таки ценности у этого поколения другие — и хоть пляши перед ними, рассказывая, как это все круто. Нет. Учреждению дали деньги на воспитание, но они [студенты] не хотят этого — у них другие интересы, другая позиция. Они хотят больше в карьеру идти, больше саморазвиваться, нежели вот все.
— Если образовательное учреждение долгое время показывает, скажем, плохие результаты по узнаваемости, например, «Движения первых», что потом происходит?
Ой, я даже знать не хочу (смеется). Я просто знаю, насколько и так давят. Представляю, что может произойти: воспитательную работу будут еще жестче мониторить. Но ее и так мониторят.
— Студентов, получается, проверяют четыре раза в год. А преподавательский состав проверяют вообще?
Нет, нет. Преподавательский состав это отдельная история. Я как бы понимаю, что из-за нехватки людей берут... но таких людей [даже] из-за нехватки я бы брать не рискнула.
Вот у нас есть преподаватель, который пристает и подкатывает к студенткам. С ним скандал замяли, но запретили ему вести у девочек. Ну, в группах, где просто все девочки.
Есть преподаватели, которым реально желательно не работать с детьми. Даже категорически запрещено — по их психологическому состоянию. Но их как-то берут.
— Какая у вас зарплата?
(смеется) У меня: 20 000 ₽ — это ставка педагога-психолога; и 13 500 ₽ — это полставки социального педагога. Для моего города это мало. Я снимаю квартиру за 14 000 ₽, но это мне повезло. Получила высшее образование за 2,5 миллиона рублей, чтобы потом работать за 30 тысяч. Хотелось бы, конечно, побольше, но побольше нам могут только документов дать.
При этом моя работа преподносится мне как манна небесная. Влияние на умы других людей ☝️ А по факту — ну, вы уже услышали — я просто выполняю, грубо говоря, функцию стукача.
— А кто вам говорит, что ваша работа — это манна небесная?
Проходят педагогические советы, конференции всякие для педагогов-психологов. Говорят, что, вот, вы получили высшее психологическое образование. Для чего? Чтобы помогать людям находить себя. А где они могут лучше раскрыть себя? Конечно же — в России. А где будущие мужчины могут проявить себя? Конечно же — на СВО.